Мы отдаем себе отчет, что заявленные масштабы исследования тянут на полноценную монографию, поэтому оговоримся: мы не претендуем на абсолютную и всеобъемлющую полноту (историография современного Казахстана чрезвычайно обширна, как и обширен весь его гуманитарный и исследовательский комплекс). В рамках серии сравнительно небольших публикаций мы лишь наметим контур заявленной нами проблематики, обозначим основные тренды, проанализируем возможные последствия современной казахстанской политики в сфере гуманитарной науки и образования, в том числе и в контексте современных и будущих российско-казахстанских отношений.Каким образом мировые центры влияния используют гуманитаристику для достижения своих стратегических и тактически целей. Читайте в специальном цикле публикаций «ВЭС 24». Объектом нашего исследования становится корпус научной и учебной литературы по истории Казахстана, созданный за последние 30 лет, а также механизмы и наполнение гуманитарных исследований в указанное время.
«Российская империя, а позже Советский Союз — метрополия, жестоко угнетающая и эксплуатирующая имперскую периферию»
В рамках данного исследования мы не будем погружаться в дореволюционную историографию Казахстана, любознательный читатель может получить краткий экскурс на эту тему в работе Д.И. Дулатова «Историография дореволюционного Казахстана (1861–1917)».
Однако данная монография носит в себе все родовые черты марксистко-ленинского формационного подхода, что, впрочем, не лишает ее научной ценности. Очевидно, что, по мнению советских историков, подлинное научно-историческое знание в Центральной Азии в целом и в Казахстане в частности начинается именно с приходом советской власти. До этого, по их мнению, историография региона носила описательный, но не критико-аналитический характер.
Разумеется, делалось исключение в виде отсылок к казахскому историку и этнографу Чокану Валиханову, но это вполне вписывалось в ленинские концепции подъема национального самосознания в пику «колониальной политике царского режима».
Итак, советская периодизация изучения истории Казахстана в общих чертах имеет следующий характер: 1) от октября 1917 г. до середины 30-х гг., 2) с середины 30-х гг. до середины 50-х гг., 3) с середины 50-х гг. до 70–80-х гг. XX в. (Дахшлейгер Г.Ф. Историография Советского Казахстана).
Каждый из этих этапов характеризовался, по мнению советских ученых, своими родовыми чертами, но прежде всего, накоплением исторических знаний, обобщить и осмыслить которые предстояло в эпоху развитого социализма. Не будем вдаваться в детали, скажем лишь, что большая часть исследовательской работы фундировалась на уже означенных ленинских принципах и подходах: страны Центральной Азии, включая, разумеется, Казахстан, являлись, цитируем, «колониями чистейшего типа». Итак, советская историография, что не является секретом для профессиональных историков, заложила основательную базу под современный постсоветский исторический дискурс в республиках бывшего СССР: Российская империя, а позже Советский Союз — метрополия, жестоко угнетающая и эксплуатирующая имперскую периферию. Запомним этот факт.
Восставшие против рабства…
Первые работы в историографии Казахстана, однозначно и беспримесно актуализирующие тезис об «абсолютности зла» колонизации Российской империей южно-сибирских степей появляются в историографии советского Казахстана в конце 40-х — начале 50-х гг. прошлого столетия. Такова, например, работа казахского советского историка Ермухана Бекмаханова «Казахстан в 20–40-е годы XIX в.» (Москва, 1948). Трактовка отношений Российской империи и казахского ханства в данной монографии однозначна: это были отношения захватчика и порабощенной территории, в которых российская сторона выступала в качестве жестокого и кровавого колонизатора. Восстание казахского хана Кенесары Касымова против российской администрации было названо в работе Бекмаханова «национально-освободительным движением казахского народа», а не «феодально-монархическим», как было принято в советской историографии.
К слову, в 2001 году памятник мятежному хану Касымову был установлен в Нур-Султане (Астане), его именем названы улицы в казахстанских городах, а в российской серии «Жизнь замечательных людей» вышла биография этого потомка Чингисхана. Российская либеральная мысль всегда очень любила всяческих «шатателей» империи. Характерная черта: британский писатель XIX в. Томас Аткинсон характеризует хана Касымова в своих заметках как талантливого военачальника. По его словам, «необычайная ловкость в обращении с копьем и боевым топором позволяла джигитам Кенесары столь успешно воевать с превосходящими силами противника (т.е. русскими — прим. авт.). Имея хороших офицеров, казахи могли бы составить лучшую кавалерию в мире». Англичанин, разумеется, скромно умалчивает о роли Британской империи в подготовке и поддержке джигитов по всей Средней Азии в рамках так называемой «Большой игры».
Впрочем, любому понятно, что Британская империя, в отличие от Российской, всегда несла свет цивилизации, поэтому ей можно.
Но вернемся к историографии. Апологетика человека, выступавшего против российской власти (а надо понимать, что после ВОВ дискурс о «русскости» и «российскости», а равно и апелляция к страницам прошлого царского периода в некоторой степени были реабилитированы) оказалась слишком экстремальной даже для советской исторической науки, находившейся в строгих рамках ленинско-кюстиновской формулы «тюрьмы народов». Ермухан Бекмаханов был обвинен в «буржуазном национализме» и приговорен к 25 годам лагерей. Впрочем, сидел он недолго, поскольку сразу после смерти Сталина был освобожден и даже реабилитирован. Тем не менее советские власти поняли, что заигрались с «российско-имперским колониализмом». В 1954 году в Ташкенте на Объединенной научной сессии, посвященной истории Средней Азии и Казахстана в дооктябрьский период, была принята резолюция, закрепившая формулу о прогрессивном значении присоединения Средней Азии к российскому государству. Перегибы признавались, царизм клеймился, но в целом присоединение признавалось позитивным фактом исторического процесса.
Впрочем, ташкентский консенсус продержался недолго. В 60–80-е гг., когда сначала «оттепель», а потом и последующая усталость идеологической системы СССР позволила историкам национальных республик заняться так называемыми «белыми пятнами», в большинстве случаев речь, разумеется, шла о «колониальном прошлом», его основы начали размываться.
Пробуждение национального самосознания
«Деятельность казахстанских историков сопряжена с процессами пробуждения национального самосознания казахского народа», — пишет современная казахстанская исследовательница Бибигуль Айтенова о позднесоветском периоде.
Судя по всему, в советские годы оно пробудилось недостаточно. Главенствующей проблематикой, занимающей казахстанских историков с 80-х гг. прошлого века становится более или менее политизированная трактовка взаимоотношений тогда еще Казахской ССР с северным соседом. Таковы работы историка Ильяса Козыбаева «Историография Казахстана: уроки истории» и «Историческая наука Казахстана (40–80-е гг.)». Здесь в полной мере проявляются подходы, которые найдут свое продолжение в современной казахстанской исторической науке, и среди прочего дается новое дыхание бекмахановскому принципу «абсолютного зла», формализующему тип русско-казахских отношений. Дальнейшая историография исходила из трех базовых пунктов: присоединения стран Центральной Азии к России, явившегося следствием лишения народов политической самостоятельности и их завоевания; экономического закабаления; русско-английского соперничества при дележе мира на будущие колонии.
Идея нации
К моменту распада СССР Казахстан уже имел необходимую историографическую базу для выстраивания политической нации. Задачу облегчал сравнительно гомогенный этнический состав населения (миллионы этнических русских не брались в расчет, политической силы они не имели, поэтому их мнения никто не спрашивал).
Вот что говорит об основаниях формирования исторической идентичности в странах Центральной Азии (и, разумеется, Республики Казахстан) заведующий кафедрой мировой экономики, международных отношений и права НГУЭиУ, кандидат исторических наук Денис Борисов:
«Национальный исторический нарратив стран Центральной Азии взял за основу в первую очередь антисоветизм, а впоследствии закономерно дополнился антируссизмом. Хочу подчеркнуть неразрывную ассоциативную цепочку «советский = русский», которая за пределами России всегда воспринимается исключительно как синонимы, как равные сущности. Соответственно, любой дискурс на советское прошлое рано или поздно трансформируется в критику всего российского и русского. Именно это мы можем наблюдать во многих интерпретациях исторических сюжетов в учебниках и академических изданиях».
«Метили в коммунизм…»
Словом, все по схеме философа и писателя Александра Зиновьева: «Метили в коммунизм, а попали в Россию». Действительно, исторический дискурс большинства стран бывшего Советского Союза отстраивался от отрицания советского, а потом и русского опыта.
Добавим, что создание исторического дискурса, формирующего политико-национальную идентичность с выработкой последующего исторического нарратива для трансляции его в образовательную систему, методологические программы, научно-популярную литературу и дальше, вплоть до медиаиндустрии и индустрии развлечений, требует концептуализации, упомянутых выше националистических ценностей.
Федор Кирсанов
Фото: Официальная страница Президента Казахстана
Фото: Максим Рыжов