Словосочетание «постсоветское пространство» прочно вошло в политический и обывательский лексикон. Между тем совершенно неочевидно, что же оно означает: пространственное измерение, историческое или геополитическое… Вопрос непраздный, ибо, как известно, от точности дефиниций напрямую зависит эффективность анализа. На эти и другие вопросы в конце минувшей недели отвечали участники проходящей в Новосибирске научной конференции «Государственное строительство на постсоветском пространстве: уроки прошлого и современные особенности».
Фронтир, часть русского мира, перспективная территория?..
31 год назад Советский Союз прекратил свое существование. Мы сейчас не будем давать оценок этому историческому событию, скажем лишь, что именно с этого момента и рождается такой феномен, как «постсоветское пространство». Пожалуй, не случаен тот факт, что конференция в Новосибирске, посвященная проблематике отношений со странами, некогда входившими в советский проект (а до этого в имперский), открылась именно 8 декабря. В этот день, как вы помните, в Беловежской пуще были подписаны соглашения, заложившие процессы, которые сегодня актуализируются с особенной остротой.
Для осмысления событий такого масштаба требуется дистанция времени. Вероятно, сегодня мы эту дистанцию, необходимую для менее пристрастного и более глубокого анализа, имеем. По крайней мере, дискурс о распаде СССР перешел от фазы бинарной оппозиции («хорошее событие» — «плохое событие») к попыткам взвешенного исследовательского подхода. Отметим, что в конференции принимают участие представители гуманитарного цикла наук из Центральной Азии — взгляд на постсоветское пространство с их стороны всегда представляет очевидный интерес.
«ВЭС 24» устроил свой небольшой круглый стол, пригласив к беседе на актуальные темы участников и организаторов конференции:
— д-ра ист. наук, профессора кафедры международных отношений и гуманитарного сотрудничества (СИУ РАНХиГС) Наталью Макдорф;
— канд. ист. наук, доцента, заведующего кафедрой международных отношений и гуманитарного сотрудничества (СИУ РАНХиГС) Дмитрия Михайлова;
— канд. полит. наук, старшего научного сотрудника ГПНТБ СО РАН Александра Барсукова.
— Итак, коллеги, говоря о постсоветском пространстве, мы что имеем в виду: географию, политику, геополитику?
Дмитрий Михайлов:
— Академическое сообщество не пытается привязывать этот феномен к физической реальности. Мы работаем с аналитической категорией. И она либо позволяет нам объяснять происходящее, либо не позволяет. Категория «постсоветское пространство» действительно родилась в 1991 году. Трансформируясь, дополняясь новыми смыслами, она существует и сейчас, позволяя работать с дискурсом на территории, которую некогда занимал СССР. Уверен, пока существует русскоязычное пространство, выходящее за пределы собственно России, пока в странах, образовавшихся после распада Советского Союза, правят элиты, которым сейчас 50-60 лет и которые так или иначе (образовательно, интеллектуально, ментально) привязаны к категории «постсоветское пространство», этот термин будет актуален и полезен в исследовательской работе.
Наталья Макдорф:
— Феномен постсоветского пространства напрямую сопрягается с понятием «русского мира». Тут я согласна с Дмитрием Алексеевичем: концептуально речь идет о социокультурных особенностях, языке, образовании. Источник всего этого в контексте обсуждения постсоветского пространства — именно русский мир. Да, есть позитивное измерение данного понятия, есть негативное, но это не так важно. Русский мир просто данность, остальное — интерпретации. Однако, говоря о постсоветском пространстве, мы не можем уйти и от понятия «советскости». Старшее поколение передает опыт и практики советского прошлого — осознанно или неосознанно — последующим поколениям. Этот опыт живет во многих, даже если он им не нравится. Следовательно, пытаясь анализировать, дифференцировать постсоветское пространство на семантические элементы, важно иметь в виду две эти базовые составляющие.
Александр Барсуков:
— Это понятие во многом формировалось в 90-е как отображение политических процессов, происходящих в образовавшихся в то время государствах. Однако важно понимать, что сегодня происходят изменения политические, социокультурные, геополитические. И эти изменения вносят свои коррективы в терминологическую базу. Это, знаете, как с понятиями «Центральная Азия», «Средняя Азия», «Ближний Восток» — они менялись со временем, зависели от исторического контекста, от источника нормативности, который как бы обязывал быть «средним» или «ближним». Так и постсоветское пространство — сегодня представления о нем, о его значимости и важности иное, чем в 90-е, а в 90-е иное, чем в 00-е годы. Словом, мы видим постоянную динамику. В каком-то смысле постсоветское пространство — это не статичный феномен, а процесс. Важно добавить еще два момента. Первый связан с понятием фронтира, то есть границы общего и локального, второй — с вопросом идентификации.
Центральная Азия — самостоятельный центр или периферия большого проекта?
— В конференции принимают участие представители академического сообщества из Центральной Азии. Весьма значимый сегодня регион… Кстати, а почему Центральная? Мы же всегда называли ее Средней?
Дмитрий Михайлов:
— Если быть точным, мы говорили — Средняя Азия и Казахстан. Так было принято в советской историографии. Здесь вопрос фокуса восприятия, взгляда из центра системы. Разумеется, это очень интересный регион с точки зрения геополитического определения и самоопределения. Центральная Азия — это периферия постсоветского пространства? Или периферия большого исламского мира?
— Или «Великого Турана»?
— Вот, кстати, где должен быть центр этого «Великого Турана»? На Алтае? В Татарстане? Может, в Стамбуле? Вопросы риторические… Или Центральная Азия — это некий фрагмент Великого шелкового пути? В этом уникальность данного региона. Он может быть составной частью многих больших проектов. Была попытка решить этот системный вопрос через посредство разработки концепции евразийства. Это такой постимперский проект. Не будем забывать, что вопросы самоопределения усугубляются непростыми отношениями между странами в самом регионе. И кстати, возвращаясь к предыдущей теме, именно концепт «постсоветского пространства» при всех своих недостатках позволяет нам иметь хоть какой-то общий фундамент для совместной работы.
Наталья Макдорф:
— В отношениях между странами постсоветского пространства, включая страны Центральной Азии, разумеется, огромное значение имеют вопросы истории. Точнее, ее интерпретации. И очевидно, что из разных центров эта интерпретация звучит по-разному. Злая колониальная Россия захватила маленькую гордую Грузию — это одна интерпретация. Великодушная добрая Россия спасла православный грузинский народ от полного уничтожения — другая. И так во всех проблемных вопросах: от Прибалтики и Центральной Азии до Украины. Очень давно была попытка создать некий общий учебник по истории России и стран Центральной Азии. Были даже средства отпущены. Как вы понимаете, ничего из этой затеи не вышло. Однако мы уверены, что найти общие точки соприкосновения и даже прийти к общему пониманию истории можно. Не полностью, с оговорками, но это возможно. Для этого необходим кропотливый, по возможности беспристрастный труд историков наших стран. Этим мы и занимаемся на конференции.
Александр Барсуков:
— Вы упомянули геополитическую значимость Центральной Азии, и я хотел бы обратить внимание на важную деталь. Наше, российское, стратегирование относительно данного региона — а сегодняшние эксперты с упоением размышляют о восточном повороте — совсем не обязательно разделяется даже нашими союзниками или, по крайней мере, благожелательно настроенными к нам странами. Уверяю вас, стратегии относительно Центральной Азии, исходящие из Пекина, они совершенно иные. Китай видит себя не только центром Большой Азии, но и всего мира. За последние десятилетия на концептуальную разработку этих идей были брошены и огромные финансовые средства, и интеллектуальные ресурсы. В многополярном мире стратегии конкурируют наравне с игроками. Это очень важно понимать.
Еще раз об истории и об империи
— Если вернуться к совместной истории… Может, нам уже как-то всем, я имею в виду и научное сообщество стран ЦА, какие-то проблемные вопросы просто отставить в сторону? Не обсуждать их? Ведь почитаешь иные казахстанские учебники истории, так волосы дыбом…
Дмитрий Михайлов:
— А откуда все эти нарративы про Россию, которая «тюрьма народов», перекочевали в казахстанские учебники? Разумеется, из советских. Вспомните, как трактовалась в них политика имперской России. Как колониализм в чистом виде. Иначе говоря, наши собственные историки в свое время заложили эту бомбу замедленного действия, которая сейчас актуализируется таким образом. Более того, в российском политическом дискурсе даже сейчас присутствуют идеи очень близкие тем, которые можно прочесть в этих пресловутых учебниках — отрицание советского прошлого. В конце 80-х родилась эта интеллектуальная практика апеллировать сразу к Российской империи, минуя советский период.
— Но и империя многими в российском политическом классе считается словом ругательным. Между тем империя — это, на мой взгляд, высшая форма государственного строительства. Это же какими ресурсами надо обладать (и интеллектуальными, и материальными), чтобы объединить столь разные народы, показать им образ будущего…
Наталья Макдорф:
— Совершенно с вами согласна. Объединить народы, прекратить огромное количество распрей, национальных войн. Спасти большое количество народов от элементарного физического уничтожения. Все это было достигнуто именно в рамках империи.
Федор Кирсанов
Фото: Открытые источники
