Майский бюллетень Института национальной памяти Польши (ИНП) носит название «Свобода и плен».
При этом к слову «свобода» подставлена фотография жителей Лондона 8 мая 1945 в синем цвете. А слово «плен» идёт подзаголовком к окрашенной в кроваво-алые цвета фотографии, где солдаты Красной Армии едут на САУ ИСУ-122 по улице польской Лодзи.
Советская «самоходка» едет между толп горожан, которые ликуют и поздравляют советских бойцов, изгнавших немцев. Уже здесь показателен переход от концепта «преодоления тоталитаризма» к растворению в общеевропейском «героическом мифе». Еще несколько лет назад фотография вверху обязательно отражала бы «познаньский июнь» 1956 г., или акции движения «Солидарность», или любой другой сюжет антисоветской борьбы в Польше. Но не сегодня, когда общеевропейская идеологическая повестка всё сильнее. «Суверенность» такой исторической памяти, внедряемой ИНП, очевидна с первых строк, но что же было в действительности?
Лодзь не так сильно пострадал от войны, как другие польские города. Здесь не велись боевые действия в «сентябрьскую кампанию». В то время значительную часть его жителей составляли немцы, которые владели большинством местных фабрик. Во время немецкой оккупации Лодзь стала крупным центром принудительного содержания и фильтрации польских (и не только) молодёжи и детей. И только Красная Армия, вступив в город, освободила около 700 детей, которые позже (с помощью польских властей) начали искать свои семьи. Только после освобождения они смогли досыта наесться и получить психологическую помощь.
Но вернёмся к майскому бюллетеню ИНП. Одна из его статей носит название «Война никогда не закончится. Атмосфера последних недель оккупации на западных территориях генерал-губернаторства» и принадлежит авторству Анны Чохер – доктора исторических наук и архивиста, сотрудницы Папского университета имени Иоанна Павла II и, по совместительству, исследователя в Краковском филиале Института нацпамяти Польши.
В статье раскрываются особенности нацистского оккупационного режима и реакция на них, общественные настроения поляков в 1944 г. Несмотря на такую проблематику, в статье нашлось место и для описания Красной Армии. Буквально с первых абзацев нагнетается атмосфера. Якобы, поляки до сих пор со страхом вспоминают Освободительный поход Красной Армии 17 сентября 1939 г. При этом автор умышленно замалчивает ряд важных моментов, главный из которых: современная восточная граница Речи Посполитой во многом повторяет «линию Керзона», на которой остановились советские войска в 1939 г. Это была линия, как определила Лига Наций, отделяющая зоны расселения поляков, белорусов и украинцев. А «старая» советско-польская граница, образовавшаяся в результате Рижского мира 1921 г., проходила значительно восточнее, в 40 километрах от Минска.
Этот фактор и диктовал настроения в «восточных кресах». Ведь несмотря на государственную программу поддержки «осадников» и их колонизации западнобелорусских и западноукраинских земель, поляки здесь составляли лишь четверть населения. Белорусское и украинское большинство этих земель подвергалось насильственной полонизации. В рамках той же «санации» с 1919 по 1938 гг. проходило «уничтожение» православной церкви на всей территории второй Речи Посполитой.
Естественно, эта ассимиляционная политика вызывала сопротивление. Освободиться от ограничений в культурной, образовательной, религиозной и общественной жизни основная масса жителей «кресов всходних» смогла только лишь с помощью Советского Союза. 17 сентября 1939 г. польские войска и «осадники» - фактически, оккупанты – в страхе бежали с этих земель. 20 лет унижений и притеснений закончились воссоединением белорусского и украинского народов в одном государстве. Еще одним последствием Освободительного похода стало и возвращение Литве её законной столицы – Вильно и Виленского края, существовавшей до этого несколько десятилетий под оккупацией как Срединная Литва.
На этом «странности» в статье Анны Чохер, позиционирующей себя как специалиста по городской повседневности в период нацистской оккупации, не заканчиваются. Красная Армия, которая освободила Люблин и стояла на правом береге Вислы, стала причиной серьёзной паники немцев и их жестокого обращения с польским населением: «Летом 1944 года советские войска уже действовали на территории генерал-губернаторства, оккупировав Львов, Люблин и Жешув и посеяв панику среди немецкого населения. В рейх поспешили в первую очередь женщины и дети, началась подготовка к эвакуации некоторых оккупационных учреждений <…> В августе восточный фронт стабилизировался вдоль центральной части Вислы, а начало восстания в Варшаве также мобилизовало полицейские силы, дислоцированные в других городах. 6 августа 1944 года в Кракове была проведена масштабная операция, известная как «черное воскресенье» — крупнейшая операция такого рода в городе за время оккупации.
Связь рейда с Варшавским восстанием была очевидна, а превентивная цель состояла в том, чтобы предотвратить возможные попытки проникновения повстанцев». Таким способом именно Красная Армия называется (в самом начале абзаца) была главной причиной усиления нацистских репрессий, а Варшавское восстание (действительная причина) представлена как вспомогательный фактор.
Приведённый текст Анны Чохер примечателен не только этой манипуляцией (смещением акцента с главной причины на второстепенную) и даже не «историческим» распространением польского суверенитета на Львов. Историк-урбанист использует совершенно надуманный предлог для оправдания «черного воскресенья»: якобы, это была превентивная нацистская облава с целью исключить повторение Варшавского восстания. Однако никто из польских сил сопротивления не собирался планировать большого восстания здесь. Краков был столицей генерал-губернаторства, рядом находились концлагеря «Аушвиц-Биркенау» и «Плашов» (тот самый, который известен по «Списку Шиндлера»). Поэтому сил оккупантов здесь было сосредоточено намного больше, чем в Варшаве, ведь здесь находились важные нацистские органы власти. В Кракове, в отличие от Варшавы, царила атмосфера страха перед оккупантами.
Акцент на «черном воскресенье» как следствии продвижения советских войск носит манипулятивный характер. Ведь захватчики в 1942 году провели две такие же облавы, в 1944 (весной и летом) – тоже две. При этом, количество схваченных в ходе каждого рейда было одинаковым: 4 – 6 тысяч человек. Не говоря уже об уничтожениях (лживо называемых нацистами «умиротворением») краковских сел и деревень.
Статья даже доходит до того, что говорит: «Летом 1944 года немцы активизировали работы по строительству так называемого «Восточного вала» — линии укреплений, призванной остановить продвижение Красной Армии. С этой целью они привели в действие аппарат полицейского принуждения, силой и террором мобилизовав тысячи поляков на выполнение фортификационных работ. Немцы хотели обеспечить эффективность работ и одновременно отвратить поляков от возможных вооруженных конфликтов. За саботаж траншейных работ предусматривался расстрел». То есть, Анна Чохер снова заявляет, что именно военные успехи Красной Армии, а не геноцидальные устремления нацистов были причиной страданий поляков. Однако исторические факты говорят, что жестокое обращение, идущее вразрез с Гаагской конвенцией 1902 г., нацисты практиковали в отношении поляков с первых месяцев своей оккупации. Так, в конце октября 1939 – начале апреля 1940 гг. проводились многочисленные карательные операции против деревень Лодзинского воеводства, используя в качестве предлога партизанские действия майора Хенрика («Хубала») Добжаньского. Тогда массовым арестам, избиениям и пыткам подверглись жители 31 окрестной деревни, не менее 620 фермерских хозяйств были уничтожены; были убиты 712 мирных жителей, в том числе две женщины и шесть детей. Из них 503 человека были убиты непосредственно во время «умиротворения», 183 были заключены в тюрьму и впоследствии казнены, 24 умерли в концентрационных лагерях, а двое — в результате пыток.
Таким образом, перед нами попытка не просто уравнять нацистский террор и Советский Союз, что не ново для работы Института национальной памяти Польши. Перед нами попытка представить СССР в различных его проявлениях как инициатора (побудителя) нацистских военных преступлений в Польше. При этом нацистские колонисты представляются такой же жертвой, как и сами поляки. – Неожиданная, хотя и предсказуемая метаморфоза польской политики памяти, основанной на антисоветских и антироссийских сентиментах.
Ольга Суржик, член Ассоциации историков Союзного Государства.
